Васко Мариз - Эйтор Вила Лобос

НЕДЕЛЯ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА В САН-ПАУЛУ

«Революционная лихорадка» Кокто, Пикассо и Шёнберга не замедлила проникнуть также и в среду бразильской интеллигенции. Момент для этого оказался благоприятным. Бразильское искусство переживало застой, окостенение в отживших формах и предрассудках, мешавших воспринимать новое искусство, импортированное из Европы. Приближался 19)14 год; молодежь задыхалась в атмосфере «конца века», но сопротивлялась ей и страстно жаждала обновления.

Состоявшаяся в 19,17 году выставка художницы-кубистки Аниты Малфатти, вызвала негодующие протесты писателя Монтейру Лобату, пользовавшегося в ту пору большим авторитетом. Другой представитель авангарда — скульптор Виктор Брешерет — вдохновил поэтов Роналда де Карвальу и Мариу де Андраде. В 1919 году Мануэл Бандейра опубликовал «Карнавал»; Мариу де Андраде написал «Сан-Паулу, охваченный безумием» и прочел его в Рио у Роналда де Карвальу, который уже издал свои «Эпиграммы». В это время Вила Лобоса принимали отнюдь не безоговорочно, но своя публика у него уже была.
Таким образом, новейшее модернистское направление в бразильском искусстве родилось еще до своего официального появления в «Неделе современного искусства». Прибытие писателя Грасы Араньи с его прогрессивными намерениями лишь ускорило открытую манифестацию движения и объединение его сторонников, но ничего нового принести не могло, ибо Аранья нашел уже подготовленную почву. Автор «Эстетики жизни» заразил молодых бразильцев своим энтузиазмом, дал им возможность использовать его престиж и взял на себя инициативу похода против академизма.
В докладе, прочитанном в Итамаратиг в 1942 году Мариу де Андраде смог сказать: «Модернистское направление в искусстве имело отчетливо аристократический характер. Оно представляло собой игру, некую авантюру; своим модернистским интернационализмом и свирепым национализмом, своей не ищущей понимания произвольностью и бесцельностью, своим догматизмом— во всем оно было проявлением аристократизма духа. Поэтому вполне естественно оно должно было внушить опасения крупной и мелкой буржуазии.
Что-либо подобное было бы немыслимо в Рио, где не существует никакой аристократии с традициями, а только очень богатая крупная буржуазия. А последняя никоим образом не могла возглавить движение, подрывавшее ее конформизм и консервативный дух. Если Паулу Праду, обладающий огромным интеллектуальным авторитетом и занимающий видное место в аристократических кругах, принял близко к сердцу дело „Недели" и открыл своим именем список жертвователей, увлекая за собой аристократию и любителей, находившихся под его влиянием, то зато буржуазия протестовала: буржуазия как по классовой принадлежности, так и по духу. Именно „Неделей современного искусства" под крики и улюлюкания началась вторая фаза модернистского движения в искусстве. Это был действительно разрушительный период. Ибо, по правде сказать, героическим был предшествующий период, начавшийся с выставки Аниты Малфатти и закончившийся „Неделей современного искусства". В течение этих пяти-шести лет мы были по-настоящему чисты, свободны н бескорыстны, нас объединяли в прочный союз самые возвышенные чувства. Нас бойкотировали, поносили, высмеивали, проклинали; вообразить невозможно, как все это отзывалось в нас наивным представлением о собственном величии и глубокой убежденностью в своей правоте. Мы пребывали в состоянии неуемной экзальтации».

«Три основных принципа», отстаиваемых тогдашними новаторами, были: постоянное право на эстетический поиск, осовременивание художественного восприятия и становление национального творческого сознания. Все это сводилось к единодушному желанию воспеть природу, душу и традиции Бразилии, изгнав навсегда всякое подражание европейскому искусству. Ренату Алмеида в своей неизданной книге о Роналде де Карвальу вспоминает фразу Эсы де Кейроша о том, что Бразилия производила на него впечатление великолепного сада, который покрыли «пыльным ковром». Новаторы этот ковер убрали.
Язык прессы в эту эпоху и с той и с другой стороны был страстным и уничтожающим. В качестве примера приведем несколько фраз Освалду де Андраде, опубликованных в «Курьере Сан-Паулу»: «Слов нет, Карлос Гомес омерзителен. Это нам было известно уже давно. Но поскольку он являлся некоей фамильной гордостью, мы безропотно проглатывали музычишку „Гуарани" и „Раба" — невыразительную, искуственную, бездарную. А когда нам говорят о гении из Кампинаса, у нас на устах появляется двусмысленная улыбочка, словно говорящая: „Совершенно верно! Было бы лучше, если бы он вообще ничего не написал. Какой талант!".
В то самое время, когда в Германии проходила эстетическая реформа, могучим глашатаем которой был Вагнер, а во Франции Сезарь Франк предшествовал Дебюсси, наш Карлос Гомес, со своей львиной гривой и взглядом дикого зверя, размахивал палочкой, свято веря в Понкиелли. Здесь, когда стало известно, что отечественный маэстрино, сопровождавший труппу cantimpanchi — традиционных рекордсменов человеческой глупости, приедет дирижировать своими произведениями, люди чуть с ума не сошли от патриотического восторга. Остальное всем известно. От успеха к успеху эта личность ухитрилась осрамить свое отечество, знакомя с ним через всяких одетых в парчу и увенчанных перьями Пери, немилосердно дерущих глотку в операх, написанных на самые невообразимые либретто.
По счастью, Италия, скатившаяся в болото веризма, может теперь похвастать действительно современными талантами в лице Малипьеро и Казеллы. По счастью у нас неожиданно вспыхнул талант Вила Лобоса. Efo вскоре услышит Сан-Паулу. А так как Сан-Паулу любит всякие чудеса, он его усыновит. Наша ветхая и погрязшая в условностях музыкальная школа испустит дух под бурным дуновением гениального творца „Канкикиса" и „Канкукуса"».
Противная партия не отставала: «Вчера мы были свидетелями очередной выходки футуристской клики. Господину Вила Лобосу с его талантом не следовало бы компрометировать себя в обществе полудюжины кретинов, превративших наш городской театр в течение двух примечательных по глупости спектаклей в какой-то ярмарочный балаган». По другому поводу музыкальный критик высказывал следующее суждение: «Последовательность звуков, не связанных между собой, ничего общего не имеет с музыкальным искусством — это шум, грохот. Слова, не связанные логической нитью, не дают осмысленной речи: эти звуки — вроде тех волосатых господ, коим на той неделе удалось от души позабавить публику Сан-Паулу, которой редко приходится так раскатисто хохотать».
Во время беседы с Вила Лобосом, по поводу его участия в «Неделе современного искусства», он рассказал мне, что об этом замысле ему сообщили Аранья и Роналд де Карвальу, пришедшие пригласить его принять в ней участие. Предложение привело в восторг Вила Лобоса, так как оно отвечало идеям, за которые он ратовал уже давно. Однако на его пути возникло серьезное препятствие, — не было денег, чтобы предпринять такое дорогое путешествие. Несколько дней спустя оба друга явились вновь, на этот раз в обществе Паулу Праду и попросили его составить программу и прикинуть смету необходимых расходов. При таких условиях композитор мог пригласить самых лучших исполнителей и отправиться в Сан-Паулу.
Получив полную свободу в отношении музыкальной части, Вила Лобос составил четыре-пять программ из никогда ранее не исполнявшихся произведений. Нового для «Недели» он ничего не написал—только закончил несколько «Эпиграмм» на текст Роналда де Карвальу.
Перед тем как перейти к описанию некоторых событий «Недели современного искусства» необходимо сделать важное замечание: традиционалисты, вся буржуазная интеллигенция отправились в Городской театр с твердым намерением освистать группу юных идеалистов и позабавиться на их счет. Каковы бы ни были достоинства этого нового искусства, реакция на него была предрешена. В статье одного из критиков того времени мы можем прочесть: «Все было тщательно приготовлено, чтобы должным образом проучить этих нахалов». По нашему мнению, тут нет никакого преувеличения. Достаточно вспомнить реакцию райка, когда Роналд де Карвальу читал „Жаб" Мануэли Баи-дейры, стихотворение никакой особой дерзостью не отличавшееся. Когда он дошел до строчек: „Отец мой был король, да! Нет! Да! Нет!" — раздался адский шум — раек стал в один голос скандировать: „Да! Нет!"».
«„Неделя современного искусства" объявила три спектакля, первый из которых состоялся 13 февраля 1922 года в Городском театре Сан-Паулу. В фойе была организована выставка живописи и скульптуры, на сцене читали доклады, декламировали стихи и исполняли музыкальные произведения. Даже во время антрактов воинствующие пропагандисты нового ухитрялись произносить речи. Сам не знаю, как мне удалось в толпе незнакомых, издевавшихся надо мной и оскорблявших меня, прочитать на лестнице театра лекцию об изобразительном искусстве».
По отношению к Вила Лобосу публика сначала вела себя

почтительно, но вскоре наградила его ужасными сметками, насмешками и оскорблениями. Вила Лобос рассказывал нам, как его обрадовало, что некий молодой человек прилежно ходил на все репетиции первого концерта. Пусть читатель вообразит удивление композитора, когда на премьере 13 февраля 1.922 г. он увадел, как этот юнец повторяет с галерки на флейте одну из музыкальных фраз солистов. Во время одного из концертов у скрипачки Паулины д'Амброзио соскользнула с плеча бретелька, поддерживавшая ее корсаж. Немедленно из райка стали кричать: «Поправь бретельку!» Излишне объяснять, что Паулина растерялась и под конец концерта с ней сделалась истерика. По-иному реагировал Насименту Фильу. Когда он великолепным pianissimo допевал последнюю фразу какого-то романса, из райка крикнули «Si риб» Молодой баритон жестами предложил публике подраться на улице. На другой день он репетировал с синяком под глазом. Вила Лобос, у которого в то время болела нога, не раз подвергался осмеянию. Когда он входил в театр во фраке и в ночных туфлях, толпа, сопровождавшая его, также прихрамывала.
Он был не единственным современным композитором, произведения которого пополнялись в концертах «Недели современного искусства». И Дебюсси, тогда почти незнакомый бразильцам, и Эрик Сати в равной мере скандализовали ошеломленную публику Сан-Паулу. Дебюсси исполняла Гиомар Новаэс,2 ныне пользующаяся международной известностью, в то время, как пианист Эрнани Брага 1 играл Сати. Кстати, исполнявшаяся пьеса Сати, где пародируется «Траурный марш» Шопена, вызвала благородное негодование Гиомар Новаэс.

В газете «А Provincia», выходящей в Ресифе, Эрнани Брага писал: «Тогда я не слишком хорошо понимал, что я делаю. Помню, среди других пьес мне нужно было сыграть „Пряху" Вила Лобоса. За несколько дней до того я играл это самое последнее сочинение моего друга у профессора Луиса Кьяффарелли перед аудиторией, состоявшей из его учеников и гостей. Вила Лобос присутствовал при этом исполнении. Когда я закончил, он встал с места, вышел на середину зала и, разыграв величайшее удивление заявил, что я играл не его вещь. Сенсация. Тогда я объяснил аудитории, что автор требует, чтобы во время исполнения пьесы, особенно в ее финале, все время держали педаль, что как мне казалось, создает ужасную какофонию. Кьяффарелли попросил меня исполнить еще раз „Пряху", держа педаль так, как того требовал автор. Я выполнил желание почтенного профессора. И какофония всем понравилась, в том числе автору, который в восторге расцеловал меня. Единственный, которому прием этот пришелся не по вкусу, был Кьяффарелли. Он отвел меня в сторону и сказал: „Играй как в первый раз; Вила не пианист, прав ты". На концерте я очень волновался и когда дошла очередь до „Пряхи", я не знал, что делать. Играть с педалью или без педали? Последовав совету Кьяффарелли, я мог вызвать протест автора, на этот раз уже перед раздраженной публикой, и начал играть в состоянии полнейшей растерянности. Я запутался в самом начале, и, сам не зная как, оказался на последней странице. Публике эта пьеса, такая оживленная, такая оригинальная и такая. короткая пришлась по вкусу. Она стала бурно аплодировать, не дав Вила Лобосу возможности протестовать. Кьяффарелли поздравил меня с удачным разрешением задачи. Он был не только великим пианистом, но еще и большим насмешником».

Когда концерты закончились, дружественно настроенная газета напечатала следующие строки под заголовком «Победа». «Вчерашним триумфом закончилась славная „Неделя современного искусства". Каков ее итог? С одной стороны, она заронила большую идею, которой суждено в дальнейшем развиться, а у побежденных вызвала собачий лай и кудахтанье. Я никак не мог себе представить, что кто-либо у нас способен будет опуститься до печального состояния животного, чтобы выразить свою ненависть. Это унизительное положение, избранное некоторыми неудачниками, отказавшимися от своего человеческого достоинства, весьма характерно для определенного духовного уровня. Если бы они могли только знать, эти животные — а почему не назвать их так, если эти трусы проявили свои чувства лишь звериными криками? — какая скрытая боль звучала в словах юных героев, подвергавших себя во время этих тревожных вечеров дикому поношению толпы; если б они знали, сколько тайных надежд, сколько тяжелых жертв, какие отчаянные поиски совершенства предшествовали этой „Неделе", они, быть может, приберегли бы свою кровожадную критику для бичевания собственного бессилия и невежества».
В Рио Гуанабарину писал: «В Европе уже существует балаган, подобный тому, какой видели в Сан-Паулу— смехотворное зрелище под названием „Неделя современного искусства"».
События в Сан-Паулу сыграли огромную роль. Скрытое движение, выступившее внезапно среди бела дня, из маленькой художественной группировки превратилось в движение национального значения. Проблемы нового искусства стали освещаться на столбцах газет, им заинтересовались издательства, а время позаботилось о том, чтобы обеспечить признание героям тех дней.