Ю. Кремлев - Василий Павлович Соловьев-Седой

В.Соловьев-Седой ноты



Биография, ноты для фортепиано советского композитора

 

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ
1946—1947

 

 

После окончания войны Соловьёв-Седой довольно часто ездил по стране, но его жизнь прочно срослась с родным Ленинградом. Избранный в 1946 году депутатом Ленинградского городского Совета, он стал вести активную общественную работу, связанную с различными отраслями ленинградской жизни, включая вопросы городского благоустройства, озеленения и т. д. Песенное творчество композитора не оскудевает, оно по-прежнему внимательно к запросам широких кругов слушателей и самодеятельных исполнителей.
Поэтому песни Соловьёва-Седого, завоевавшие в годы войны столь большую популярность, не только сохраняют, но даже расширяют её теперь. В 1947 году композитору вновь присуждается Сталинская премия (ныне за «Пора в путь-дорогу», «Давно мы дома не были», «Стали ночи светлыми» и «Едет парень на телеге»).

Песни 1946—1947 гг. по своему содержанию и эмоциональному строю связаны с периодом восстановления, налаживания мирной жизни, но они ещё полны близких воспоминаний о войне. Эмоции радости и облегчения сталкиваются и переплетаются в них с горькими думами о потерях, с тоской пережитого. Среди них встречаются сравнительно мало значительные. Таковы, например, песни «Пляс-перепляс» (на слова С. Фогельсона) и «Тропки-дорожки» (на слова А. Фатьянова).
В песне «Пляс-перепляс» попадаются некоторые, характерные для композитора «изюминки» гармонического колорита (в припеве), но музыка в целом всё же не покидает довольно привычного русла минорной плясовой «в русском стиле».

В песне «Тропки-дорожки» немало примет истинно «соловьёвского» эмоционального колорита с типичными чертами сосредоточённой лирики, окрашенной тонами светлой печали. Характерны и лёгкие, прозрачные узоры аккомпанемента. Но всё же эта песня заметно уступает и более ранним и более поздним родственным образцам (таким, как «Не тревожь ты себя, не тревожь» или «Версты»).
В «Песне нахимовцев» (из кинофильма «Нахимовцы», ) слова С. Фогельсона запев довольно вял и ординарен, в припеве пробуждается некоторая ритмическая и интонационная бойкость, которая всё же не делает песню выдающейся. Больше задора и энергии в совсем краткой песне «Закаляйся» (из кинофильма «Первая перчатка»). Обращение к тексту В. Лебедева-Кумача и к спортивной теме вызвало здесь отзвуки «спортивных» интонаций И. Дунаевского, который так часто писал на стихи этого поэта. Вот один из примеров того, как Соловьёву-Седому удалось подхватить (и впоследствии развить) принципы бодрых, моторных песенных образов И. Дунаевского.
В «Страдании» (на слова А. Фатьянова) примечательны некоторые, всё более развивающиеся черты песенного творчества Соловьёва-Седого: смены ритма, гармонические переборы, колорит мягких септаккордов в аккомпанементе.
Ориентирующийся на крестьянский фольклор жанр любовного юмора дополнен, как и обычно у композитора, городскими интонационными элементами.
Касательно «Песни о краснодонцах» (на слова С. Острового) критика в своё время не без справедливости отмечала, что композитор, отойдя в ней от наиболее свойственного ему жанра песенной лирики, не добился истинного успеха. Музыке здесь недостаёт силы, хотя в ней выдержан суровый, остро драматический тон. Отметим деталь: экспрессивный диссонанс уменьшенной октавы в первом такте (пример 30), переосмысливающий, по-видимому, «свисток» из «Верного друга» (см. пример 29).
Лучшие песни 1946 года удачно развивают оригинальные творческие тенденции композитора.
Любопытна песня «Василёк» (на слова А. Чуркина).

Ноты из песни для баяна

В ней чувствуется какая-то неуверенность, переходность. Мелодика привольна, широка, но несколько расплывчата. Заметны нити, связывающие не только с предшествующим (песней «Соловьи»), но и с последующим. Таковы обороты и гармония мажорной субдоминанты на словах «Только жаль, одно обидно, синь туман на поле лёг» — предвещающие интонационно-гармонический склад «Сказа о солдате». Песня «Василёк» — частный пример того, как вообще у Соловьёва-Седого изменяются те или иные черты интонационно-образного строя, приводя к постепенной кристаллизации новых выразительных факторов. Такие перемены — постоянный свидетель большой подвижности реакций композитора на окружающую действительность, на тонус господствующих переживаний.
Яркими образцами песенного творчества Соловьёва-Седого в 1946 году являются песни «Едет парень на телеге» (на слова Н. Глейзарова) и «Стали ночи светлыми» (на слова А. Фатьянова). Эмоциональная чуткость их, прежде всего, в господстве мирного мироощущения, которое тем охотнее начинает любоваться прекрасным, смаковать светлые и радостные переживания, получает право наслаждаться и созерцать.
В песне «Едет парень на телеге» пейзаж «серебром звенящей» реки намечен очень кратко и скупо. Главное внимание обращено на передачу музыкой восторженного удивления парня, увидевшего на берегу красавицу-девушку. И тут нельзя не обратить внимания на тонкость и точность звукописи эмоции. На словах «Ой, какая молодая» нисходящие терции мелодии звучат сугубо вопросительно, недоумённо из-за гармоний и подголосков (септима баса, хроматизм си бекара с его мимолётным колоритом увеличенного трезвучия и т. д.). Далее, в мелодическом фрагменте на словах «звёздочки в глазах» выражено почти отчаяние парня, его тоска о красоте девушки. Но сразу является и решимость «любви с первого взгляда»: кварты мелодии на словах «а река бежит, серебром звенит» полны уверенности и непреклонности, заставивших парня «не двинуться до зорьки», «сидеть всю ночь».
Пример миниатюрен, но он, думается, ясно обнаруживает мастерство композитора в правдивом и естественном выражении быстрых движений души. Песне «Едет парень на телеге», как и «На солнечной поляночке», несколько вредит увлечение ритмическими переломами; но это в запеве, тогда как припев ритмически естествен и правдив «по-речевому» своими переходами.
В песне «Стали ночи светлыми» опять чувствуются какие-то отзвуки песни «Соловьи». В музыке господствует светлая печаль. Светлая — потому, что великие страдания войны ушли в прошлое, печаль — потому, что они оставили глубокий след в сердце. Композитор поразительно естественно сливает ощущение покоя мирной лунной ночи с переживаниями израненной души. К тому же, он счастливо избегает однообразия — поскольку в припеве мимолётное, но явственное выделение фанфарного мажора говорит о душевной силе и мужестве. Фортепьянное вступление и заключение характерно неопределённы. И именно эта неопределённость, туманность образного штриха крайне соответствуют всему строю песни: печаль, но жизнь, тяжёлый груз памяти, но тихое, робкое ещё счастье покоя и гармонии.
Если две предыдущие песни хороши, то «На лодке» (из кинофильма «Первая перчатка», слова В. Лебедева-Кумача) положительно превосходна. Особая сила песни «На лодке» — в её чудесной обобщённости, гармоническом синтезе эмоций. Тут слито столь многое! Вся музыка словно окутана струящимися волнами печали. Но это опять и опять — печаль светлая. В ней и власть тяжелых воспоминаний минувшего, и застенчивость расцветающего чувства, и, быть может, боязнь будущих разлук.

С той поры, как мы увиделись с тобой,
В сердце радость и надежду я ношу.
По-другому и живу я, и дышу
С той поры, как мы увиделись с тобой.
Милый друг, наконец-то мы вместе,
Ты плыви, наша лодка, плыви.
Сердцу хочется ласковой песни
И хорошей, большой любви.

Так говорит автор текста. Можно ведь было выразить в музыке «радость», то, что «по-другому и живу я, и дышу», что «наконец-то мы вместе». Но композитор подчёркивает другое — «надежду» и то, что «хочется ласковой песни и хорошей, большой любви». Музыка проникновенно романтична, она поёт о мечте, о желанном, о чаемом — сильнее и убедительнее, чем о том, что есть. И в этой мечте такие выразительные контрасты оттенков, она так пленяет своими радужными переливами. Интонации голоса звучат то повествовательно, то убеждённо, то призывающе, то с нежной лаской, то с мольбой.
Глубоко органично слияние речевого с песенным, — наметившееся уже в ранних сочинениях Соловьёва-Седого. Кажется, будто герои песни всё время беседуют друг с другом. Но ведь мелодия, вместе с тем, удивительно напевна и пластична, она нигде не жертвует этими качествами ради речитатива, как такового.
А вот ещё один гармонический синтез — эмоции и пейзажа. Пейзаж написан великолепно — слушатель живо чувствует и мерный ход лодки, и плеск вёсел. Но это не простая «обстановка действия», а неотрывное существо образа: чувства любящих так обаятельны потому, что они сливаются с пленительной красотой мирной природы.
Если говорить о жанровом существе песни «На лодке», то следует вновь указать на сочетание русских народно-песенных и джазовых элементов, вступающих в нерасторжимое единство.
Из частностей хочется вновь упомянуть любимые Соловьёвым-Седым издавна мягко колоритные септаккорды. Песня заканчивается замирающими, лёгкими бликами септаккорда первой ступени (пример 31), и этот же септаккорд

ноты для фортепиано баяна - скачать

появляется как характерная краска уже в тактах 11—12 песни, рисуя водяные всплески. Вдобавок, в припеве очень выразительно использована игра гармоний различных септаккордов.
И ещё одно замечание. Слушая вкрадчивую и ласковую музыку песни «На лодке», мы готовы порою счесть её сугубо интимной. Но это — ложное впечатление. На самом деле — перед нами подлинный гимн любви. Тема любви становится величавой потому, что она необыкновенно искренна и задушевна: в ней выражены лучшие чувства единения и слияния душ, стремящихся к поэтичнейшему!
В 1947 году Соловьёв-Седой написал (к 30-летней годовщине Октября) цикл на слова А. Фатьянова под заглавием «Сказ о солдате», состоящий из шести песен («Шёл солдат из далёкого края», «Расскажите-ка, ребята», «Сын», «Поёт гармонь за Вологдой», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», «Величальная»).
Задача цикла была вызвана обычным стремлением Соловьёва-Седого откликаться на эмоциональный тонус того или иного момента развития нашего общества. Если в песнях 1945—1947 гг. композитор внимательно и тонко передал ряд характерных переживаний, связанных с переходом от войны к миру, столкновения и сплетения контрастных эмоций, то в цикле «Сказ о солдате» он, очевидно, задался целью обобщить эти «этюды» художника, выразить в наиболее наглядной и целостной форме чувства и думы народа на грани великого перелома. Тут, естественно, вставали многие темы, многие стороны единой задачи. Предстояло в одинаковой мере отразить и пережитое, и переживаемое, и то, что предстояло пережить. Надо было очень правдиво воплотить настоящее в его отношении и к прошлому, и к будущему — хотя и в пределах известного, сознательно ограниченного сюжетного круга.

Первая песня цикла («Шёл солдат из далёкого края») очень выразительно и ярко его открывает. Вступление фортепьяно — звукопись «звенящего» простора с характерными «колокольными» ударами септаккордов.1 Мелодия голоса вступает интонациями очень сдержанными эмоционально, но вместе с тем «широкогласными». Это — попытка эпоса, обрисовки собирательного величавого образа солдата, идущего на фоне просторов Родины. Показательно, что этот образный склад не выдержан композитором. По мере движения к припеву («Прощай, прощай» и, при повторении, «Добро, добро, привет тебе, хозяин») музыка становится всё более лирической, а в конце припева появляются даже интонации сдержанных рыданий. Постлюдия фортепьяно опять пейзажна, — хотя и без прежней звонкости, в сумрачном миноре.
Нельзя, конечно, видеть в подобном «смешении жанров» (от эпоса к бытовой драме прощания и встречи) простой промах композитора. Напротив, очевиден сознательный замысел эмоционального развития, перехода от монументальной картинности к самому непосредственному выражению чувств. Можно заметить, что переход этот слишком краток и слушатель не успевает прочувствовать один строй образов, как уже оказывается в другом. Но всё-таки вступительный номер цикла по-своему целеустремлен — он заинтересовывает и обещает.
Вторая песня («Расскажите-ка, ребята») хороша своим контрастом, она как будто продолжает сюжетную линию (идёт беседа между вернувшимися солдатами и девушками). Жаль, что музыка этой песни не очень выразительна, не отличается особой яркостью и выпуклостью интонаций.
Третья песня («Сын»), посвящённая только что родившемуся наследнику, также не ярка, хотя и обладает приятным, мягким колоритом. Особенно досадно, что она явно обрывает сюжетную линию — с этого номера «Сказ о солдате» становится лишь собранием отдельных пьес.
Следующая из них — «Поёт гармонь за Вологдой» — очень хороша.
Правда, эпиграф песни весьма наивен и стихотворно неуклюж:

Моей отчизны мирный житель,
Овеянный славой, вошёл ты в века.
В мире ты живёшь, как представитель
Своего гвардейского полка.

Но эти слова верно намечают образ. Демобилизованный сержант гвардии идёт теперь по полям с гармонью в руках. Он стал трактористом, но не утратил обаяния «душки-военного», от вида и бойкой игры которого «девчата только ахали и турили глаза». Юмор совершенно естественно и непринуждённо сливается с лирикой.
Что касается музыки, то тут вновь осуществлён убедительный синтез. В ритмических, фактурных и гармонических частностях аккомпанемента (да и в скороговорке вокальной партии!) чувствуются влияния эстрады, джаза.

 

скачать ноты к произведениям композитора
В.Соловьев-Седой с избирателями Всеволжского района Ленинградской области (1957г.)

Но это не мешает музыке сохранить характер русской народности, который особенно заметно выплывает на гребне лирической волны припева: «Поле, поле, золотая волна.». Так Соловьёв-Седой очень метко схватывает интонационный строй современной советской деревни, познавшей и освоившей (преимущественно через радио) многие соблазны пикантных музыкальных «блюд».

По-иному, но также очень хороша последующая песня: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?». Смысл музыки — грусть о распавшейся фронтовой дружбе, смешанная с печалью по поводу невозвратимых утрат и с характерным ощущением «не по себе», которое так преследовало многих людей, попавших из полымя фронтовой обстановки в лоно мирной жизни — в совершенно иные условия, к иным людям.
Примечателен склад мелоса, выдержанного в духе распевного речитатива, моментами широкого своими интервалами, но одновременно и плавного. Текст, написанный поэтом на готовую музыку композитора, оказался по эмоциональной окраске благополучнее и «веселее» её. Но всё же, он поясняет суть образного замысла, возвращающего нас к кругу эмоций вступления цикла («Шёл солдат из далёкого края»).
Решительную попытку выйти из этого круга мы находим в заключительной песне под заглавием «Величальная». Здесь композитор обрёл ряд выразительных деталей, — в частности, интонации бойких, радостных восклицаний на фоне быстрых аккордовых переборов, имитирующих колокольный трезвон, а также, изменённое (мажорное) проведение темы «идущего солдата» в конце. Заметно и прогрессивное стремление расширить форму (возникает как бы сжатый набросок оперного финала). Но «Величальной» вредит некоторая суммарность образа. Вдобавок, она не вытекает из предыдущего развития цикла.
Общая концепция, а равно и частности «Сказа о солдате» давно уже подверглись серьёзной критике. Говорилось и о разнокачественности отдельных песен, составляющих цикл, и о нарушении сюжетной линии, и об односторонности показа послевоенной колхозной деревни, и, наконец, о технически музыкальных несообразностях и неудобствах — вроде неубедительного тонального плана и невыдержанности тесситуры.
Сама исполнительская практика оказалась к «Сказу о солдате» суровой, полюбив и отобрав из цикла две песни: «Поёт гармонь за Вологдой» и «Где же вы теперь, друзья-однополчане?». Тем не менее, неудача «Сказа о солдате» как песенного цикла, не может заслонить от нас его правдивые лирические страницы, отмеченные тем характерным слиянием печали и радости, смутности и ясности, которое ознаменовало психологический тонус многих и многих людей на грани перехода от войны к миру.
Этот переход вызвал к жизни и кое-какие отрицательные явления песенной лирики Соловьёва-Седого, в которых отразились легковесные или унылые эмоции. Таковы, например, песни 1947 года — «Разговорчивый минёр» (на слова А. Фатьянова и С. Фогельсона), «Весёлая песенка о начальнике станции» (на слова А. Фатьянова) и особенно «Человеку человек» («В жизни очень часто так случается» на слова Н. Лабковского и Б. Ласкина), примыкающие к непритязательным образцам тогдашней «кабацкой» лирики.

 

В некоторых других песнях 1947 года заметны черты низкопробной чувствительности, хотя композитор и не отдаётся полностью в их власть.
В песне «Золотые огоньки» («В тумане скрылась милая Одесса», на слова А. Фатьянова и С. Фогельсона) некоторые интонации надрывны, почти плаксивы. Это благословляется пошловатыми словами текста (чего стоят, например, «замечательные кудри», о которых поёт матрос) и уже не может быть оправдано, как в песне «О чём ты тоскуешь, товарищ моряк?», ужасными утратами войны. Надрывность-плаксивость становится тут какой-то обыденной и пресной, получает вульгарный оттенок.
Несравненно лучше преодолел аналогичные соблазны композитор в молодёжной песне «Комсомольская прощальная» (из музыки к спектаклю «Начало пути», на слова А. Галича). Она посвящена событиям гражданской войны и сохраняет эту «интонационную дистанцию»; но воспринимается, конечно, и как отзвук на минувшие события фашистского нашествия.
Известная мелодическая однотонность, унылость присущи и «Комсомольской прощальной» (они только на миг вытесняются взлётом голоса на словах «Звезда победная, свети»). Но в ней есть трогательная правда эмоции совсем юной души, на долю которой выпали труднейшие испытания: ей хочется быть зрелой, неколебимо мужественной, она бодрится, но всё-таки выдаёт глубокую, полудетскую тревогу в самой размеренности вокальных фраз. Соловьёв-Седой — психолог здесь натурален, как и во множестве других своих песен.
Обаятельна «Моя родная сторона» (на слова С. Фогельсона), которой присущи многие характерные особенности зрелой песенной лирики композитора: напевность «разговора», очень свободно и непринуждённо ритмованного, мягкие краски септаккордов, затейливые имитации гармонных переборов. Очаровательны светлые эмоции песни, обращённой к любви, юности, к просторам мирной Родины. Недаром в одном из фрагментов (на словах «хлеба стоят высокие, а в сердце девичьем весна») мелодия совпадает с одним из фрагментов песни «Поёт гармонь за Вологдой» («под собственную музыку шагает гармонист»).
В 1947 году Соловьёв-Седой приступил к работе над опереттой «Самое заветное» (на либретто В. Масса и М. Червинского) — была написана первая её редакция.

Творческие итоги Соловьёва-Седого в 1946—1947 гг. указывают как на его постоянную чуткость в понимании «эмоциональной атмосферы», так и на характерные слабости этого психологизма, порою склонного увлекаться не только самым глубоким и сокровенным, но и поверхностным, преходящим, не только чистыми, сильными струями, но и мутью окружающего потока чувств. К чести композитора надо сказать, что эта муть никогда не оседала в его искусстве прочно.