А. Листопадов - Песни донских казаков

Народные песни



Песенные сборники, книги, ноты для хора
русские народные песни тексты

 

 

О СКЛАДЕ БЫЛИН СЕВЕРНЫХ И ДОНСКИХ

1 2 3 4 5 6 7 8 9

 

 

Приведенные выше высказывания Линевой и Пасхалова, в особенности
же позднейшие записи, сделанные экспедицией Астаховой, свидетельствуют о том, что одноголосие, если оно действительно бытует на Севере,— и не только в записях, но в действительности,— все же не может считаться законом для всего Севера. Если в отдельных местах в записях и было зафиксировано одноголосие, то на самом деле оно представляло собой уже пройденный этап; в сборниках же оно явилось результатом, с одной стороны, упрощенного подхода к делу, вызванного трудностями записи напевов и музыкальной неподготовленностью собирателей-текстовиков, и — излишнего доверия музыкантов- собирателей к усвоенному филологами методу собирания и записи исключительно от одиночек-сказителей, — с другой.
Каким же образом в записях былин могло появиться одноголосие?
Систематическое собирание былин на Севере, как известно, Началось в половине прошлого века. Первые собиратели — Рыбников (1862 г.), Гильфердинг (1863 г.), а за ними Марков (1901 г.), Ончуков (1904 г.) и другие — записывали былины без напева. Он был им не нужен, так как использовать его они были не в состоянии. Собирателю-текстовику было поэтому гораздо удобнее и проще иметь дело
не с группой исполнителей, а с одним, пользующимся славой лучшего знатока-сказителя, к тому же не поющим былину, а пересказывающим ее размеренным говорком,— когда его можно на любом слове остановить для переслушания и проверки.
С этого времени на Севере название «сказитель» закрепляется и за исполнителем. Впрочем, далеко не везде: в Поморье, например, А. Д. Григорьев, собиравший былины в 1899—1901 годах, по собственному признанию «ни разу не слышал названия сказитель или сказатель , ни других подобных».
Роль сказителя особенно поднимается со времени Гильфердинга, большой заслугой которого, по словам акад. Ю. М. Соколова, «явился впервые нм примененный принцип распределения фольклорного материала не по содержанию или другому признаку, а по сказителям».

Но этот принцип и последовавшая за ним практика связали собирателя и заставили его на все смотреть глазами сказителя, одиночно сказывающего. Одноголосие в соединении с речитативностью повело
за собою полное освобождение сказителя от сдерживающих рамок напевного
ритма и открыло широкое поле для всякого рода отклонений, отступлений и импровизаций в тексте.
Е. Э. Линева рассказывает в I томе сборника «Великорусские песни» (1904) следующий случай из своей практики. «Раз как-то,— пишет она, желая проверить запись, сделанную во время пения,— я попросила старика-запевалу «сказать» мне песню. Он начал,— я следила по тетради. Но, когда дело дошло до слова «уздечка», старик вдруг совсем отклонился от сути песни и стал перечислять и объяснять все части деревенской упряжи, однако, продолжая говорить складом песни». «Да что ты, дедушка! Ведь этого в песне не было!» — воскликнула я. «Пел одно, а говоришь другое!» «Погоди, погоди,— уж дай ты мне все толком рассказать! Чай, ты баба: где ж тебе про упряжку
знать!»,— ответил дед».
По словам А. Д. Григорьева, «за некоторыми из певцов можно было записывать лишь очень приблизительно, часто прибегая к догадкам и основываясь на аналогии, в виду неточности передачи и значительных отступлений».
Приведем несколько зарисовок сказителей-импровизаторов из работы А. М. Астаховой «Былины Севера», сделанных Гильфердингом, Ончуковым и другими: «Мастерством импровизации,— говорит Гильфердинг,— особенно отличался Щеголенок. Сличение вариантов,
записанных от него в разное время, показало такое различие вариантов
на один и тот же сюжет, что,— по словам исследователя,— их можно даже принять за былины, записанные от разных певцов».

«Склонность к личному сочинительству» Гильфердинг отмечает в Андрее Сорокине: «ни в ком не было видно такого, можно сказать, бесцеремонного отношения к тексту былин. Однажды, записывая былину,
которую я уже прежде слышал от Сорокина, я заметил ему в одном
месте, что он прежде пел этот эпизод иначе...— «Ах, это все равно,—
отвечал Сорокин,— я могу спеть так или иначе, как вам будет угодно»!
Краткая заметка Н. Ончукова о сказителе Д. Дуркине, от которого
он в 1901 г. производил записи, рисует Дуркина, как сказителя-импровизатора, который чрезвычайно свободно обращается с тем или иным
сюжетом: «Старины свои он старается петь как можно дольше и ввести как можно больше новых эпизодов, чтобы его старина была не такая, как у всех».

 

1 2 3 4 5 6 7 8 9