Сто русских народных песен

материалы студенческих фольклорных экспедиций по Ленинградской обл.



тексты и ноты народных песен Ленинградской области

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

 

Маршрут двух наших экспедиций (лето 1962 и 1963 гг.) проходил по югу бывшей Олонецкой губернии — Лодейнопольскому и Подпорожскому районам Ленинградской области, расположенным вдоль одного из участков Волго-Балта, между Ладожским и Онежским озерами.

Мы двигались вверх по течению реки Свирь, отклоняясь на юго-восток от этой водной магистрали с тем, чтобы обследовать также деревни и села, лежащие вблизи другой реки — быстрой и извилистой Ояти.
В поисках старины мы частенько сворачивали с шоссе на поросшие травой проселки, туда, где живет еще суровая, более чем тысячелетняя история края, когда-то бывшего окраиной Новгородской Руси. Названия многих деревень овеяны преданиями седой старины: Согинский погост, Шеминичи, Монастырь, хотя никакого монастыря там уже нет. А сколько поэзии в таинственно звучащем слове «Пидьма» — названии одной из отдаленных деревень, куда можно попасть только переправившись через Свирь на лодке. Многие названия имеют еще более древнее происхождение — возможно, они остались от древних финно-угорских племен, населявших в прошлом эту территорию: Гимрека, Гимручей, Пертозеро, Пога, Юксовичи.
Сохранились здесь и кое-какие -архитектурные памятники, например старая деревянная колокольня в Согиницах, построенная без единого гвоздя, и бывший Александро-Свирский монастырь, словно спрятанный от близлежащих сел за спокойными лесистыми холмами.

Энергичный ритм нового быта еще мало коснулся некоторых деревень Присвирья. Спокойное, тихое течение жизни, по-видимому, и является одной из причин устойчивости старинного песенного фольклора.
Поют сейчас в деревнях женщины, в основном преклонного возраста. Поют больше все старинное, «досюлишное». Ведь с «досюлишными» песнями связана молодость большинства исполнительниц: вспоминая их, женщины как бы еще и еще раз переживают годы юности. И, быть может, поэтому сам процесс записи доставлял певицам удовольствие не меньшее, чем нам. Такой влюбленной в песню была и Мария Васильевна Ларкина, замечательная певица из деревни Кондуши. В исполнительском облике Марии Васильевны нет ничего внешнего, даже тембр ее голоса не выделяется какими-то особыми красками. Но способность ее раствориться в песне, так, чтобы забыть и себя, и окружающих, оставляет неизгладимое впечатление.

Несколько иная Татьяна Васильевна Артюшкина из деревни Озёра, где мы записали наиболее редкие и оригинальные лирические песни. Темпераментная исполнительница, обладающая даром импровизации и творческой инициативы, она невольно становилась среди певиц «заводилой».
Татьяна Васильевна — первый человек, который нам встретился в Озёрах. Знакомство оказалось счастливым. Дело в том, что мы приехали в Озёра в разгар сенокоса и жителям деревни было явно не до нас. Прекрасно понимая, что песни данной местности требуют только коллективного исполнения, Татьяна Васильевна приложила много усилий к тому, чтобы собрать вечером усталых от работы женщин, и песни, по выражению самих исполнительниц, прозвучали «так, как надо».
В Озёрах поют все, но молодежь, которой здесь немало, петь для записи почему-то стеснялась, и мы слышали ее только случайно.
Музыкальный фольклор Присвирья не нашел широкого отражения в публикациях советского времени. А между тем песенность края представляла и представляет поныне большой интерес.
Собранный нами материал свидетельствует о том, что единого песенного стиля в районе нет. В какой-то мере это отражает общие сдвиги, связанные, возможно, с проникновением в деревню городской песенности. В Присвирье процесс этот протекал особенно интенсивно вследствие непосредственного общения сел и деревень с Петербургом через Мариинскую систему. Многие ремесленные промыслы работали для столицы, и местные жители, часто и подолгу бывая в городе, привозили оттуда городские песни. Наиболее популярные — «Хаз-булат удалой», «Над серебряной рекой» и др.— широко распространились и до сих пор живут в Присвирье, иногда в совершенно неизмененном виде. Другие — как «По Дону гуляет» (31), распетые на крестьянский лад, исполняются повсеместно.

В Лодейнопольском и Подпорожском районах можно найти песни почти всех дошедших до нашего времени жанров: лирические, свадебные, игровые, хороводные, плясовые. К сожалению, нам не встретились календарные песни, но можно смело предположить, что и они когда-то достаточно широко бытовали в этих краях. Так, среди записанных памп плачем имеются напевы, основанные на своеобразном звукоряде минорного наклонения, весьма характерном для песен голоного земледельческого круга (37, 38). Еще больше подтверждается что предположение приуроченностью некоторых припевом к сельскохозяйственным работам: сенокосу, «жнивью» (так напитают :»дес1> жатву) и др.
Не сохранились в Присвирье и былины, хотя и отдельных песенных напевах явно проявляется эпическое начало. Доетн точно, к примеру, вслушаться в свадебный плач «Подходи ко ты, родитель-батюшко» (42). Не напоминает ли он напев известной былины Т. Рябинина?
В предлагаемом сборнике песни расположены по жанрам и соответственно сгруппированы по разделам: лирические, колыбельные, плачи, свадебные, песни с движением (игровые, хороводные, плясовые), частушки (припевки).
Первый раздел наиболее обширен (1—31), и это понятно, так как многосоставный лирический жанр постоянно обновляется. Активная реакция художественного сознания народа на все новое — одна из важнейших причин стилистического разнообразия песенной лирики Присвирья, «золотой фонд» которой по-прежнему составляют старые, «досюлишиые» лирические песни. В них преобладает любовная тематика: неизбежность разлуки, тоска по милому, ожидание — словом, то, что вообще характерно для русской крестьянской песни. И хотя тексты многих лирических песен нашего сборника известны по более ранним публикациям, претворение вечной темы по силе выражения чувства, смелости образных сопоставлений, остроте поэтического видения жизни вновь и вновь вызывает горячий эмоциональный отклик в душе:

Полно, Машенька, полно, милая,
Да своим ласковым словом уверять.
Да, думай, тятенька, думай, маменька,
Молоду замуж-то меня отдала.
Да расплетали мою головушку,
Да выплетали-то алу ленточку,
Да завязали-то русу косыньку —
Да одна ленточка стоит три рубля,
Да друга ленточка стоит пять рублей,
Да руса косынька стоит сто рублей,
Да красной девушке, верно, цены нет.

Но, разумеется, истинные глубины эмоционально-смыслового содержания песни раскрываются только в единстве текста с напевом.
Вариантность, естественная при изустной передаче песен, ярче всего сказывается именно в лирике. Чем одареннее певица, тем музыкально оправданнее то свое, оригинальное, что вносит она в напев. Иногда варианты настолько отличаются друг от друга, что воспринимаются как самостоятельные произведения. Ярким тому подтверждением служат два напева помещенной в сборнике песни «Ой, да распрекрасненькое.» (2, 3). Первый — суровый, скорбный — развивается из квартового интонационного зерна, в основе второго — спокойно-повествовательного — лежит квинтовая интонация. Существенны отличия и в двух вариантах песни «Вы прощайте-ко, девушки» (13, 14). В первом ярко выделяется тритоновая ось устоев (уменьшенная квинта от тоники), во втором — своеобразная ладовая переменность.
Большинство записанных нами многоголосных лирических песен весьма просты по хоровой фактуре. Мы не нашли ни одной лирической песни с многоголосием, характерным для высокого уровня русского народного «артельного» пения, и лишь в свадебных песнях сохранились отдельные его элементы, такие, как самостоятельность голосов, их октавное удвоение и др. (см. «Что по застрехе вода прошла»; 49). Совершенно новый тип многоголосия услышали мы в окрестностях Винниц. Можно предположить, что истоки его более архаичны (подробнее см. ниже, стр. 7—8).
Значительно скромнее по размерам разделы колыбельных (32—35) и плачей (36—43).
Мягкие, минорные колыбельные восхищают ритмической изобретательностью, которая проявляется в варьировании однотипного по звуковому составу мелодического зерна.
Плачи до сих пор живут в Присвирье. Тексты их, как правило, развернуты (41), но в некоторых случаях не спеты исполнительницами до конца (37, 38). Иногда в повествовании плача содержатся образные сравнения, придающие ему неожиданно светлые тона (36).
Трагическое конденсируется не только в тексте, несущем в данном жанре главную смысловую нагрузку, но и в не меньшей степени, хотя и по-своему, в напеве.
Помещенные в сборнике плачи разнообразны и по развертыванию мелодии, и по ладовой структуре, и по наличию внутрислогового распева. Если ось неустоев в плаче (37) образует напряженнейший тритон, то плач (36) основан на звукоряде мажорного наклонения, как бы сдерживающем своим ладотональным колоритом непосредственный взрыв горя. Но и в том, и в другом случае ниспадающая плачевая полутоновая интонация явственно выступает на первый план.

Плачи, насыщенные внутрислоговыми распевами, по складу приближаются иногда к лирическим песням (38). И наоборот, лирическая «Соловеюшко премилый» (16) вся пронизана плачевыми интонациями.
Третий раздел сборника — свадебные песни (44—65).
В полном виде «свадебной игры» на Присвирье уже давно нет, но многие песни свадебного обряда сохранились. Почти в каждом селе мы встречали женщин, которые помнят их и охотно исполняют во время веселых свадебных праздников. Большое место в репертуаре таких певиц занимают “главные” песни старинной «свадебной игры», сопровождавшие некогда основные, драматически насыщенные моменты (сговор, обручение, девишник и т. д.)
«Главные» песни, называемые иногда песнями-формулами, отличаются в Присвирье большим разнообразием своей интонационной природы и общего характера. Здесь и торжественно-радостный напев «Погуляйте-ко, красные девушки» (53) и скорбный, как плач «В поле дуб стоит» (55).
Но кроме «главных» песен на свадебном празднике исполняются и другие песни, связанные со старинным обрядом: лирические, свадебные, величальные и «дразнилки».
Игровые, хороводные и плясовые песни (66—85) объединены в один раздел, так как все они связаны с движением. Сюда же отнесены «водинишные» или «проводушные» (от слова «водить»; в других местах такие песни называются «пляски с поцелуями»), кадрили и «ланце» (от названия французского танца «лансье»).
И, наконец, последний раздел (86—100)—различные виды припевок, частушек — качельные, покосные, лесные, жнивные, плясовые, «нескладушки», частушки «под язык» и современные («на злобу дня»). Первые три из перечисленных — оригинальные по форме припевки, бытующие только в деревнях по реке Ояти. Они исполняются в особой установившейся манере: звонкие, летящие вдаль вскрики в самом начале, длинные, мелодические линии, ритмические перебои-сдвиги и долгие кадансы в конце. Эти частушки создают ощущение простора полей и лесов, что, к сожалению, невозможно передать средствами весьма условной нотации.

Особо следует остановиться на песнях, записанных в окрестностях Винниц — в деревнях Урицкая, Володарская, Озёра, Шондовичи и др. Здесь живут вепсы — небольшая народность финно-угорской языковой группы. Есть основания предполагать, что в период русского средневековья на развитие духовной жизни вепсов могли оказывать заметное влияние русские скоморохи. До последнего времени, однако, музыкальный фольклор вепсов почти не был известен, и понятно поэтому значение песенных записей, сделанных нами в вепских деревнях. Восприняв древнерусскую песенную лирику, вепсы сохранили ее отдельные элементы до наших дней.
Песни вепсов поразили нас своей яркостью и музыкальным своеобразием. Почти все они — в узком диапазоне, чаще всего в объеме кварты, с долготянущимся основным тоном в конце строфы, с архаически звучащими трихордами, лежащими в основе напева (1, 5, 7). Неповторимую свежесть придает вепским песням и оригинальная, самобытная манера исполнения. Поют хором, чаще всего на два голоса, подчас образуя в середине строфы терпкие кварто-секундовые сочетания. Квартовая или, в обращении, квинтовая интонация в начале каждой последующей строфы накладывается на выдерживаемый заключительный тон строфы предыдущей, а вся песня поется непрерывно, до самого конца, на цепном дыхании.
Тщательное изучение песен, записанных на этом «островке» древней культуры, приоткроет, быть может, еще одну страницу истории фольклора.

Скромные размеры сборника не позволили нам широко представить репертуар обследованного района. Поэтому, записав около 900 песен, мы стремились прежде всего поместить наиболее типичные для данной местности. Предпочтение отдавалось песням, редко встречающимся или представляющим значительную художественную ценность. Из большого количества вариантов одних и тех же песен выбирались наиболее интересные и самобытные как по музыкальному языку, так и по тексту.
Тексты песен даны в современной орфографии, с сохранением всех характерных слов и оборотов.
Расшифровки песен сделаны участниками экспедиций — студентами теоретико-композиторского факультета Ленинградской консерватории. В подавляющем большинстве случаев подтекстовывается лишь фрагмент напева. Последующие куплеты предполагают ритмическое и внутрислоговое распевное варьирование. Проверка текстов и напевов по фонограммам произведена заведующей лабораторией народного творчества Т. П. Тихоновой и студенткой С. В. Пьянковой, окончательная подготовка сборника к изданию — студентом В. А. Лапиным.

Коллектив, подготовивший сборник, приносит глубокую благодарность доценту кафедры истории музыки, кандидату искусствоведения Ф. А. Рубцову, оказавшему огромную творческую помощь в проверке расшифровок, отборе и расположении песен.
За организационно-техническую помощь по проведению звукозаписи в сложных условиях полевой работы все участники экспедиции приносят большую благодарность инженеру лаборатории звукозаписи консерватории А. И. Гомартели.
В. Лапин М. Лобанов