Этническая история края отличается достаточной сложностью. Некогда здесь
было местное население чудской (финно-угорской) группы. Затем край был
подчинен Новгороду. От чудских времен в прошлом столетии оставались уже
только предания, кочующие по всему русскому Северу. Так, показывали места
землянок, в которых якобы жила чудь и где она заваливала себя, не желая
креститься, и т. п. Ряд подобных рассказов приводит М. Б. Едемский. В
кокшеньгских преданиях чудь иногда перепутывается с «панами».
Однако тот же Едемский приводит и более определенные сведения, а именно
называет фамилии жителей, чей род, по местным (записанным в Спасах) воспоминаниям,
происходит от чуди. В этих случаях жители представляли чудь весьма конкретно,
наделяя ее потомков определенными этническими приметами (невысокого роста,
светло-русые, по натуре честны, но и злопамятны и вместе с тем несколько
простоваты). Видимо, между местными жителями действительно встречались
еще в XVIII столетии сравнительно поздно обрусевшие чудины. (Может быть,
однако, семьи пришлых коми — зырян.)
«Чудская проблема», однако, далеко не так проста, ибо современные русские
сами в значительной степени являются смесью славян и угро-финнов, объединившихся
в один народ прежде всего в Волго-Окском междуречье, где произошло слияние
ростово-переяславской мери со славянскими племенами вятичей, кривичей
и пришлых русских переселенцев (в основном из Киево-Черниговской Руси),
породившее новую этническую разновидность, а именно тех русских, коими
являемся мы сейчас. Соответственно народная культура Московской Руси может
хранить в переработанном виде элементы культуры угро-финских, чудских
и мерянских племен.
На Вологодчине этническая проблема получила своеобразное преломление,
ибо тут на первоначальную новгородскую колонизацию, когда русские поселения
размещались среди местных, чудских, не смешиваясь, наложилась волна последующей
низовской колонизации, в основном за счет переселенцев из ростовской земли,
население которой уже было смешанным, русско-мерянским, и потому быстро
ассимилировало в себя северный чудской элемент.
Ростовским князьям исстари принадлежал Белозерск, но даже и в центре новгородских
владений, на Ваге, Двине и Кокшеньге, имелись вотчины ростовских князей
и княжат, чересполосные с владениями новгородских бояр. Так, на исследованной
нами территории куст деревень вокруг Нижнего Спаса принадлежал знаменитым
новгородским боярам Славенского конца Господина Великого Новгорода Своеземцевым,
но севернее, за Сарбалой, обнаружилась бывшая волость с красноречивым
названием Ростово. Достаточно подробно вопрос о «низовской» (ростовской)
колонизации Придвинья освещен в работе Т. А. Бернштам «Роль верхневолжской
колонизации в освоении русского Севера (IX—XV вв.)», к которой и отсылаем
читателя. «Низовское» заселение облегчило последующее политическое подчинение
края московской великокняжеской власти.
Новгородские «даныцики» (сборщики дани с покоренных племен) добирались
сюда, по-видимому, еще в первые века русской истории (VIII—X вв.). Во
всяком случае, Белозерск входит в летописный перечень самых древних русских
городов, существовавших уже к началу писаной истории Руси.
Тотьма как владение Новгорода впервые упоминается в уставе новгородского
князя Святослава Ольговича под 1137 годом. К XII веку, надо полагать,
учитывая перечни договорных грамот, вся территория Подвинья и Посухонья
была так или иначе подчинена Новгороду. Новгородцы проходили сюда северным
путем — по Двине, Сухоне и Ваге. Тотьма интересовала их прежде всего соляными
источниками. На прочей территории строились укрепленные острожки. С местного
населения брали дань мехами. Славянское население в ту пору было относительно
редким.
Поворотным временем для собственно крестьянского, земледельческого освоения
и заселения края явился XIV век. Почему? Тут сошлись несколько причин.
Первая из них — этническая. Как раз XIV век создал Московскую Русь. В
этом столетии окончательно оформился тот национальный русско-мерянский
сплав, о котором говорилось выше. Произошел энергетический толчок («пассионарный
взрыв», по терминологии Л. Н. Гумилева). Молодая Русь вышла на Куликово
поле (1380 г.), ознаменовавшее начало национального подъема. С XIV столетия
начинается очень быстрое расширение страны во все стороны, вплоть до ее
современных размеров (достигнутых, по сути, уже к XVII веку).
С другой стороны, именно с XIV века началось очередное потепление и увлажнение
Севера (продолжавшееся два с половиной столетия), связанное с направлением
циклонов, проходящих над Европой3, что создало оптимальные условия для
северного земледелия. Нелишне заметить, что эти условия повторяются в
нашем столетии. Климат русского Севера опять умягчается, и северные пашни
становятся очень и очень перспективны.
Новгородские бояре почувствовали это климатическое улучшение, так сказать,
опытным порядком. Именно в XIV веке они перешли от промыслового использования
северных земель к их интенсивному заселению и распашке. Скупленные и захваченные
у местных чудских князьков земли по Ваге, Кокшеньге и Двине делаются житницей
Новгородской республики. В XV столетии на Ваге и Кокшеньге располагаются
владения Есиповых, Офонасовых, Своеземцевых, Ананьиных, Селезневых, Борецких,
Тучиных и других. Все это крупнейшие землевладельцы Новгорода, в основном
бояре Неревского конца, возглавившего борьбу с Москвой в конце XV века.
Исаак Борецкий воевал на Двине, посадничал в Новгороде. Его вдова, Марфа
Борецкая, знаменитая «посадница», организовала отпор московским ратям
в 1470-х годах. Офонасовы — ее ближайшие сподвижники. Василий Ананьин
возглавлял посольство, отклонившее претензии московского великого князя,
и был «пойман» Иваном III во время «мирного» похода на Новгород в 1476
году. Богдан Есипов — самый богатый новгородский землевладелец. Сын его
погиб в бою с москвичами под Русой. Сам Богдан был степенным посадником
во время решительных действий антимосковской партии и был «пойман» Иваном
III в 1476 году вместе с Ананьиным, Федором Борецким, Лошинским и Офонасовыми.
Яков Селезнев казнен Иваном III. Михаил Туча возглавлял новгородскую рать
в бою под Русой против войск Василия Темного (в 1456 г.) и погиб в московском
плену. Григорий Михайлович Тучин продолжал политическую линию отца и лишь
в самом конце, когда безнадежность сопротивления стала слишком очевидной,
перебежал к Ивану III (1478 г.).
Для местной истории Ваги и Кокшеньги наиболее колоритна династия бояр
Своеземцевых. Эти умные и деловитые землевладельцы (их грамоты среди прочих
выделяются особенной ясной обстоятельностью) крепче других укрепились
на здешних землях и даже сумели сохранить часть владений после крушения
Новгородской республики, когда всех прочих постигла конфискация с переселением
в низовские города. По-видимому, Своеземцевы, не дожидаясь конца, уехали
в свои северные вотчины и как-то «отсиделись». История их владений восстанавливается
по грамотам. Так, еще в самом начале XIV века, в 1315—1322 годах, Василий
Матвеев (Своеземцев) (грамота № 279 по сб.: «Грамоты Великого Новгорода
и Пскова». М.— Л., 1949), не доводя дело до суда, решил спор с местными
чудскими старостами Азикой, Харагинцем, Ровдой и Игнатцем, купив у них
за двадцать тысяч белки и десять рублей серебра земли Шенкурского погоста,
чуть не всю нижнюю Вагу «до ростовских меж». Вскоре Своеземцевы добираются
и до Кокшеньги. Грамотою 1393 года (№ 110 по названному сборнику) Своеземцевы
делят уже в своем роду земли и прочее имущество «в Ловоти, Шенкурье, Кокшеньгском
погосте» и других местах. В 1435 году Федор Остафьич Своеземцев (грамота
№ 111) подробно перечисляет в духовной границы земель по Кокшеньге и Уфтюге,
причем здесь уже фигурируют названия ныне существующих селений: Хавдинцы,
Спасы, Поча и пр. Заботливо перечисляются пашни, пожни, «страдные земли
и ловища», леса и росчисти, «полешей лес» и угодья. Детям Федор Остафьич
заповедует не обижать друг друга: «.костью моею не двиньте и брата своего
Василья не обидьте ни о земле, ни о воде, ни о животе». Словом, по этой
грамоте видно, как уже в начале XV столетия плотно и основательно была
освоена здешняя земля. Сохранились и другие грамоты Своеземцевых. В частности,
полюбовная раздельная наследников Федора Остафьича (№ 278). Данная грамота
1451—1452 годов новгородского посадника Василия Степановича (Своеземцева)
Богословскому важскому монастырю (№ 280). Данная Ивана Васильевича Своеземцева
от 2 февраля 1470 года в тот же Богословский важский монастырь (грамота
№ 281).
В результате Своеземцевы за два столетия прочно утвердились и на Ваге,
и на Кокшеньге. Замечательный во всех отношениях новгородский политик
и дипломат посадник Василий Степанович Своеземцев строит монастырь на
Ваге, где и постригается под именем Варлаама (был канонизирован, сохранилось
его «житие»), а его сын Иван, тоже посадник, как раз и сумел уцелеть в
1478 году, уйдя от общего погрома новгородского боярства. Позже, как говорит
легенда, по приказанию Ивана IV Своеземцевы меняют фамилию на Едемские,
но и во время проскрипции Грозного они сумели уцелеть и, по-видимому,
как-то сохранить свои богатства. Последняя значительная представительница
этого рода Ольга Едемская уже в конце XVI столетия выходит замуж за владельца
соляных промыслов под Тотьмой Данилу Строганова и по смерти мужа продолжает
руководить его делом. Лишь к XVIII столетию слава Своеземцевых-Едемских
уходит в прошлое.
Важность местных северных земель для Господина Великого Новгорода становится
ясной уже из того факта, что именно в XIV столетии Новгород полностью
избавляется от доставки южного хлеба из Суздальской Руси, меж тем как
еще и во второй половине XIII века великие князья владимирские, задерживая
подвоз хлеба, могли диктовать Новгороду свою политику. Наоборот, с XIV
и вплоть до XVI—XVII веков северный хлеб не только обеспечивает местные
нужды, но и в значительном количестве вывозится через Вологду на Москву.
Новгородское правительство стойко охраняло край от посягательств устюжан,
перехватывавших новгородские ватаги на пути в Пермь, и «низовских» князей,
пытавшихся наложить руку на северные владения вечевой республики. Новгородцы
сами не один раз громили Устюг, прокладывали себе путь на Волгу, куда
ходили в ушкуйные походы. Попытку Андрея Боголюбского вмешаться в двинские
дела, а позже аналогичные попытки московских великих князей (Ивана Калиты
в 1337 году; Дмитрия Донского и Василия I, пытавшегося захватить Двину
в 1397 году; Василия II Темного, требовавшего от новгородцев печорской
дани) Новгород успешно отбивал вплоть до середины XV столетия.
Однако с начала того же, важного для Новгорода, XIV века чрезвычайно усиливается
прилив в бассейн Сухоны и Ваги переселенцев из центра страны. Эта в основном
крестьянская переселенческая волна, предварявшая политическую экспансию
Москвы, состояла из беглецов, уходивших от угрозы татарского разорения.
Обычное мнение, что отлив населения из Волго-Окского междуречья начался
сразу после похода Батыя, неверен. Первое полустолетие отношений с Ордой
характеризовалось настойчивыми попытками с обеих сторон установить взаимовыгодный
союз, при котором Русь получала помощь легкой татарской конницы против
агрессии с Запада, а Орда — русское серебро и русские полки для войны
на своих южных границах. Одно время была даже реальной возможность распространения
в Орде православия. В этом случае вся история русско-ордынских отношений
пошла бы иначе. Монгольские ханы, опиравшиеся на Русь в борьбе против
мусульманской экспансии, поддерживали сильную центральную власть и не
допускали усобиц в своем «русском улусе». По-иному вели себя ханы-мусульмане
Берке, Туда-Менгу, темник Ногай, раскольническая политика которого привела
к затяжным войнам и в Орде, и на Руси, что вызвало двукратный общий погром
страны в 1281 году (рать Кавгадыя и Алчедая) и в 1293 году (Дюденева рать).
Принятие ханом Узбеком (и по его настоянию всей Ордой) мусульманства в
1312 году сразу оторвало Орду от России. Дальнейший союз стал невозможен,
и началась жестокая борьба, приведшая в конце столетия русских ратников
на Куликово поле. В начале столетия, однако, перевес был на стороне татар.
Был убит в 1318 году Михаил Тверской, законный глава страны, и разгромлена
Тверь в 1327 году. Продолжался распад Ростовского княжества и упадок Владимира.
Все это в совокупности и обусловило то, что массовый уход смердов из Волго-Окского
междуречья в Заволжье и дальше к Северу — на Шексну, Сухону, Вагу — начался
как раз в конце XIII и особенно в начале XIV столетия.
Волна переселений совпала с новгородским освоением Севера. Люди шли из
Суздальской Руси, из владимирского Ополья, шли к земле и на землю, в относительно
спокойные места, шли, разумеется, не просто в неизвестность, а туда, где
были владения «своих» князей или владения новгородских бояр, способных
помочь переселенцам в первом обзаведении. Пока Новгород твердо держал
Придвинье, все это пришлое население подчинялось новгородским распорядкам
и новгородской администрации. По мере же усиления Москвы великокняжеская
власть находила в переселенцах готовую опору своим притязаниям.
Политическая борьба, как сказано, сперва шла с перевесом Новгорода, но
с середины XV века, когда, переболев династической распрей с Шемячичами,
самодержавие великих князей московских укрепилось, перевес решительно
переходит к Москве. В 1452 году, преследуя Дмитрия Шемяку, Василий Темный
посылает сына Ивана с карательной ратью на Вагу и Кокшеньгу. Причем воеводы
великого князя, «шед на Кокшеньгу, градки их поимаша», то есть захватили
все укрепленные центры новгородцев.
Достойно внимания, что уже в ту пору монастыри, основанные на Вологодчине
московитами, энергично содействовали проникновению московской власти на
Север. Знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь, основанный учеником Сергия
Радонежского Кириллом, помогает Василию Темному вновь овладеть престолом.
После присоединения края к Москве новые монастыри основываются и на Кокшеньге.
Дело не обходилось без сопротивления крестьян. Так, в 1585 году был убит
основатель монастыря в Маркуше Агапит. В этой розни надо видеть не только
классовую вражду и земельные споры, но и, возможно, старинную рознь новгородцев
(коими считали себя кокшары) с центральной московской администрацией.
В конце XV века (1471—1478 гг.) Новгород пал. Правительством Ивана III
было ликвидировано землевладение крупных новгородских бояр и новгородской
архиепископии. В 1480-х годах последовали «выводы». Практически вся верхушка
новгородских землевладельцев была вывезена из Новгорода и расселена по
«ни-зовским» городам. На освободившиеся поместья под Новгородом Иван III
посажал московских дворян. Однако на далекие заволоц-кие земли сажать
служилых дворян было невыгодно, и потому земли по Ваге и Кокшеньге были
взяты в приказ Большого Дворца. Местные крестьяне стали дворцовыми. Их
статус почти не отличался от положения черносошных, государственных крестьян.
Разница была лишь в органах центрального управления, поскольку доходы
с Кокшеньги шли не в казну, а на дворцовое хозяйство. Устьянские волости,
расположенные ниже по Кокшеньге и по Ваге, были черносошными.
Как черносошные, так и дворцовые крестьяне имели органы самоуправления,
юрисдикция которого с течением времени даже увеличивалась, ибо на выборных
представителей крестьянских миров был переложен ряд функций воевод и волостелей,
должности которых соответственно упразднились, и прежде всего сбор налогов
и доставка их в Москву. Напомним, что именно ходатайство
Важского уезда о передаче местного управления в руки выборных людей в
1552 году послужило главным толчком для земельной реформы Грозного.
Местные крестьяне никогда не знали помещичьего землевладения (за исключением
короткого периода в царствование Федора Иоанновича, когда Важский край
был подарен Борису Годунову). С усилением налогового бремени и общей бюрократизацией
государственного аппарата в XVIII—XIX веках волостное самоуправление теряло
свое значение. Выборные должности становились отяготительными для крестьян.
Однако даже в эти поздние времена порою проявлялась воспитанная вековыми
навыками высокая общественная активность местных жителей. Ярким проявлением
ее было дело крестьянского заседателя Д. М. Гамиловского, крестьянина
деревни Боярской Заборской волости, который поднял многолетнее дело о
переборе податей с крестьян, тянувшееся с 1827 года и кончившееся победой
Гамиловского в 1833 году, когда, наконец, по решению Сената более шестидесяти
недобросовестных чиновников были сняты со службы и более ста крестьянских
должностных лиц — взяточников наказаны плетьми, а Гамиловский оправдан
и освобожден из-под стражи.
Административно Кокшеньга вместе с Вагой и с городом Тотьмой долгое время
составляли одно целое, причем жители собственно Кокшеньги, кокшары, считались,
по словам Едемского, потомками новгородцев и противопоставляли себя «сухонскому
народу». Долина Сухоны продолжала заселяться выходцами из центральных
областей и в XVI, и в XVII веках. В пору борьбы с Литвой за Смоленск правительство
первых Романовых переселяло сюда даже жителей Смоленщины. Загадка так
называемого «белорусского костюма» под Тотьмой, по-видимому, объясняется
именно этими переселениями XVII века.
Войдя в состав Московского государства, Вологодская область явилась серьезной
опорой центральной власти во время неудачных войн, смут, польско-литовской
интервенции и борьбы с нею. Сюда уезжают, спасаясь от татар, великие князья
и княгини, отсюда идет хлеб на Москву, здесь собираются рати в помощь
московскому правительству и т. д. Иван Грозный мыслил даже перенести столицу
в Вологду. Сохранилось предание о его пребывании в Тотьме и казнях, якобы
устроенных Грозным под Тотьмой, на «государевом лугу». Предание родилось,
по-видимому, на том основании, что в пору опричнины Тотьма с уездом была
передана Грозным в число опричных городов.
В Смутное время Тотьма устояла, отбив польский набег осенью 1613 года,
а на Кокшеньге находили приют беглецы из разгромленной интервентами Вологды.
Тотемские «ратные люди» неоднократно отправлялись к Москве в помощь правительству
и сами обороняли край от шаек Лисовского, разорявших Кострому и Солигалич.
Когда Лжедмитрий II
пожаловал Тотьму польскому пану Заруцкому, население возмутилось и не
приняло
поляков.
В XVII столетии край этот отнюдь не был захолустьем. По Сухоне шел торговый
путь к Архангельску, а оттуда — за рубежи страны. Разоренная поляками
земля быстро оправилась. Вновь отстраиваются сожженные селения и городской
посад. Расширяется торговля солью и увеличивается добыча соли на Леденгских
(под Тотьмой) соляных варницах. Растет кузнечный промысел, обслуживающий
нужды соляного дела и речного судостроительства. Железо привозили с Ваги,
с Сутромских железоделательных заводов. (Завод в Сутроме, на месте древнего
промысла, основали в 1577 году Строгановы.) Население Тотьмы с 1619 до
1625 года увеличивается в полтора раза (со 134 до 199 дворов и с 219 до
294 человек мужского населения). В 1619 году в Тотьме значилось двадцать
лавок, в которых торговали солью, хмелем, воском, мылом, крашенинами (набойкой),
сапогами, сукнами, шелком, разными москательными товарами, которые привозились
из Ярославля, Москвы, Костромы, Великого Устюга, Холмогор, Архангельска
и других мест. Вот записи в таможенных книгах Тотьмы XVII века: «.28 декабря
1634 г. тотьмянин Иван Сухомесов купил 6 кип хмелю, цена 84 руб. Тотьмянин
Семен Коре-пов купил 3500 белки чистые, цена 45 руб. И того же дни тотьмянин
Ермола Олферьев продал 3 пуда воску, 2 пуда укладу, 3 бочки сала ворванья,
бочку черносливу, 2 пестеря изюму — ягод винных, цена товару 46 рублей.
Он же продал 100 аршин крашенины, 8 стоп бумаги, 6 дюжин карт, 4 круга
покромей серых, круг покромей красных, 12 косяков мыла костромского, 30
сапоги, 40 згибов и всякого мелкого лавошного москательного товару на
65 рублей».
Быстро росла добыча соли: в 1626 году — 56 650 пудов, в 1630 году — 66
570, в 1639 году — 169 670 пудов. Интересно, что потомок древнего рода
новгородцев Своеземцевых, племянник Ольги Строгановой Иван Едемский, наследовавший
соляное дело тетки, был еще настолько богат, что в 1635 году продал за
один год 23 555 пудов, да еще 15 000 пудов у него лежало в остатке на
конец года. Тотемская соль шла в Вологду, Москву, Ярославль, Холмогоры,
Архангельск, на Вагу. По санному пути соль везли в Кокшеньгу, в Чухлому,
на Унжу, в Галич и другие места. Тотемский рынок в XVII веке был знаменит
также хмелем, пушниной, кожевенным сырьем, хлебом, льном, железоскобяными
изделиями, скотом. Мимо Тотьмы в XVII столетии каждое лето проходило до
200 дощаников с товарами. Это были большие речные суда от 25 до 50 метров
длиною, масса лодок, карбасов, павозков, плотов. Другой путь, сушею, шел
с Ваги через
Кокшеньгу, перекрещиваясь в Тотьме с речным торговым путем. Таможенные
сборы с кораблей и обозов в Тотьме достигали в 1627 году — 814 рублей,
в 1629-м —871, в 1655-м — 817, в 1660-м —1103, в 1677 году —1144 рублей.
(Рубль 1660-х годов равнялся 1300 современным по серебряному курсу.)
Кокшеньгу связывал с Тотьмой торговый тракт. Сверх того, по осеням кокшары
сплавляли хлеб по Кокшеньге, Устье, Ваге и Двине до Архангельска. (Хлеб
этот в XVIII—XIX веках шел на экспорт.) Хлеб и овес плагили на плотах,
насыпом. Так, в 1828 году было сплавлено из кокшеньгских волостей хлеба
и пр. на 105 000 рублей серебром. Плавание на плотах было рискованным.
Плоты нередко разбивало. Сохранились дневниковые записи местного торговца
В. Т. Попова, относящиеся к середине прошлого века и довольно живо описывающие
все дорожные беды: перекатку плотов, застрявших на мелях, внезапные бури
на Двине, под Архангельском, когда плоты и барки с хлебом топило в самом
конце пути. Так перевозили рожь, овес, ячмень и даже муку.
Кокшеньгский хлеб шел не только в Архангельск, но и главным образом на
заграничный рынок. В урожайные годы из кокшеньгских волостей сплавлялось
к Архангельску до 200 и более плотов, на каждый плот грузилось от 800
до 1000 пудов. Можно предполагать, что так же, тем же примитивным способом,
плавили хлеб с Кокшеньги и в далекие новгородские времена. Только тогда
его везли не за границу, а, перегружая на лодьи, по Белому морю, из него
речными волоками в Онего, оттуда по Свири в Ладожское озеро (древнее озеро
Нево) и из него по Волхову к Господину Великому Новгороду.
Торговцы-кокшары за пределы своих волостей чаще всего выезжали с хмелем.
Таможенные книги XVII века сохранили записи о проездах кокшаров с хмелем
к Соли Вычегодской и к Устюгу (где хмель продавали «на государевы устюжские
кабаки»). Вот, например, запись 1650 года: «Декабря в 14 день с Кокшеньги
шебенские волости Друган Силин сын Потылицын с товарищи сам-шест приехали
на шести лошадях, явили продать хмелю 6 кип, весом 140 пудов. Цена всему
хмелю 280 рублей». Продавали кокшары и скот, самые предприимчивые добирались
до Сибири, откуда вывозили дорогого сибирского соболя.
На Кокшеньге рано началось имущественное расслоение. Оборотистые крестьяне,
как это типично для Севера, заводили торговлю, богатели. Так, еще в 1601
году некто Данило Брыков, крестьянин Шевденецкой волости, жаловался, что
у него разграбили дом, «вымучив» у жены Федосьи 240 рублев денег «да имущества
разного и кабал на полтретьяс-та рублев с полтиною. И всего разграбили
и вымучили на 490 рублев с полтиною». («Акты Холмогорской епархии», т.
2, 1894, с. 528—529.)
М. Богословский в книге «Земское самоуправление на русском Севере в XVII
в.» (М., 1909, с. 148—150) приводит характерные примеры зажиточности кокшаров
в XVII веке. Один из жителей, по неспокойному времени, отдал на сохранение
на лето следующее имущество: «Коробья с посудой: ендова медная большая
45 алтын, да другая саадашная медная 4 гривны, да 2 блюда белых больших,
да третье маленькое 45 алт., 4 сковородки медных 40 алт., полдюжины стаканов
оловянных — 7 алт., да братина оловянная с покрышкою 10 алт., братина
деревянная корелчатая большая, да другая крашеная — 4 гривны обе, да 2
перечницы белых 8 алт., солоница медная 2 гривны. Да перстень серебряный
6 алтын, да крашенина, лоскутья красное. Книги: Кирилл Ерусалимскии и
Ефрем Сирин. Постель: оленина белая, да одеяло овчинное, да зголовье,
да подушка в бумазее пуховые, да полог полотняный. Однорядки, зипуны,
кошули, кафтаны, полукафтанья, шубки ребечьи, шапки, рубашки красные и
белые, рукавицы россомачьи на собольей подкладке.» И даже: «Однорядка
женская, сукно вишневое, плетень золотной, пуговицы серебряныя, нашивка
шелковая с серебром, цена 13 р. с полтиной. Шапка женская атласная красная,
кружево золотное кованое, цена 4 р., да другая камчатая, ц. 3 р., да шапка
красная, околыш соболий, 2 р. 2 гривны, да шапка вишневая с пухом, нашивка
золотная, ц. 11/2 руб.— Всего в 80 р. 11 алт. 2 денги». Он же еще и деньгами
хранил у зятя 204 рубля 9 алтын 2 денги. Другой крестьянин тоже привез
на сбереженье на лето: «Однорядка женская, сукно лундыш с нарядом, цена
10 р. с полтиною, да две роспашныя, обе сукно английское светло-зеленое
с нарядом, ц. 9 р., да шубка женская белья полдорогами, пуговицы серебряные,
нашивка шелковая, ц. 8 руб., да ожерелье женско жемчужное с пуговицами,
ц. 15 р., да лапки с жемчуги и с ставки, ц. 5 р. с полтиною, шапка женская
атласная, золотная, цена 3 р. 10 алт., двои серьги, одне каменье бечета,
а другия каменье бауса с жемчуги, цена обеим серьгам 6 р., да пять перстней
женских с ставки и с жемчуги, ц. 2 р. с полтиной. Всего на 59 р. 26 алт.
4 денги».
Рядовые крестьяне-кокшары тоже жили зажиточно. Вот перечень, по жалобе,
имущества одного из крестьян, у которого отобрали двор со всем содержимым
(пример из вышеназванного труда Богословского). «Овес—50 четвертей по
2 гривны четверть. 30 четвертей ржи по полтине четверть, 4 четверти пшеницы
по 24 алт. 3 четверти гороху по 20 алт. 15 четв. ячменя по 4 гривны, 1
четверть семени конопляного — полтина, 1 четверть семени льняного — 20
алтын. Льну мятого 8 коробей по 2 гривны коробь. Кобыла бурая — 5 руб.
Мерин — 3 руб. Жеребя селе-ток 20 алтын без гривны. 4 коровы дойных 5
р. 6 быков 8 руб. 4 теляти годовых ц. 1 р.
2 теляти малых — 10 алт. 4 свиньи да 3 борова — 2 р. да малых 2 поросенка
— 2 гривны, овца — 5 алтын». Еще четыре коробьи, где документы: «.крепости,
закладная и кабала, а также серьги в 1 р., 2 шлеи, 2 гужей,— полтина.
Белья: простынь и полотен на 2 руб. Женской скруты на 4 руб. 7 кож сырых
больших да 8 спонов — 2 р. Да серпов и кос на 20 алт. 2 рогатины да топорок,
да копье, да 2 топора больших — 15 алтын, да избной всякой железной рухляди
— сковорода, да лучевники, тесла, резцы, сполели, ральники — на Iх12 руб.
Да ковшей больших и малы 1 руб., да котел медный — полтина, да постель
с изголовьем, да две ступы, с пестами — Всего на 145У2 руб.» (включая
50 рублей — цену самого двора).
В XVI—XVII веках край развивался в общем ритме с жизнью страны. Были здесь и возмущения против лихоимства чиновников, докатывались сюда и волны восстаний, росли города на Сухоне, развивались ремесла и торговля. Так продолжалось вплоть до эпохи Петра I, которая очень тяжело прошлась по местному населению. Мы часто за блеском внешнеполитических успехов и решительностью петровских реформ забываем спросить — а кто платил за сверхусилие, коего потребовал от страны царь-реформатор? Масса северных крестьян была угнана на строительство Петербурга, с оставшихся требовали непосильных налогов. Люди разбегались, вымирали целые деревни. В 1710 году каждый двор в среднем по Архангелогородской губернии выплачивал окладных, запросных, единовременных и других сборов с посадского двора 6 рублей 48 копеек, с дворцового — 7 рублей 11 копеек, с черносошного—5 рублей 13 копеек, с архиерейских и вотчинных крестьянских дворов — 3 рубля 85 копеек (для сравнения: лошадь стоила 3—4 рубля, корова 2—3 рубля, пуд соли стоил 30 копеек). Одновременно были удвоены оклады государственным чиновникам. Губернаторам в 1715 году было назначено, например, 1200 рублей деньгами и 600 четвертей хлеба в год.
Перепись 1710 года показала значительную убыль населения (до 40 процентов по Архангелогородской губернии, а кое-где и до 60 процентов). По переписи 1719 года в Тотемском уезде значилось всего мужского сельского населения 7488 человек. Из этого числа черносошных крестьян — 4728 человек (63,2 процента), нищих и беспашенных — 1399 человек (18,6 процента). Кое-где число нищих и беспашенных доходило до 32 и до 40 процентов от всего населения.
В дальнейшем край поправляется, и население начинает расти, однако по
исторической гримасе перенапряжение северных областей обернулось против
них самих. С созданием Петербурга торговые пути были переброшены на Балтику,
подорвав торговое и транзитное значение Тотьмы и всего местного края,
начавшего постепенно превращаться в «медвежий угол». Крымская война, прекратив
надолго заморский экспорт хлеба, также тяжело отразилась на кокшарах.
Впрочем, Важско-Кокшеньгскому краю еще раз пришлось оказаться в центре
общерусских, теперь уже. общесоюзных, народнохозяйственных проблем. В
годы первых пятилеток область становится «всесоюзной лесопилкой», что
потребовало от местного населения нового напряжения всех сил. А в Отечественную
войну Вологодчина, как когда-то, в XIV—XVI столетиях, снабжала страну
хлебом.