ВВЕДЕНИЕ
Книги, ноты, литература и пособия по музыке
Стремление к глубокому познанию народной жизни, духовного мира народа,
его дум и чаяний вызвало высокий подъем отечественной фольклористики в
60-х годах. Небывалые еще ранее масштабы приобретает фольклорно-собирательская
деятельность: множество людей, среди которых мы находим и ученых-фольклористов,
и поэтов, и композиторов, и просто любителей, отдают свои силы записи
народного творчества, выходят в свет многочисленные сборники песен, сказок,
былин, пословиц и т. д. «По количеству фольклорных изданий и сборников,—
констатирует М. К. Азадовский,—.60-е годы могут быть с полным правом названы
золотым веком в истории русской фольклористики» (10, 209).
Это фольклористическое движение высоко оценивалось представителями революционной
демократии. «.Посвящать свою жизнь собиранию народных песен — прекрасный
подвиг»,— утверждал Чернышевский (395,308). Значение народной песни он
усматривал в том, что «она принадлежит целому народу» и отражает общие
для всего народа интересы и стремления в прекрасной, высокохудожественной
форме («Каково ее содержание, такова ее форма: проста, безыскусственна,
благородна, энергична.»), лишена какой-либо «мелочности и пустоты, которой
в неиспорченном народе может поддаваться только отдельный человек, а не
целая масса.» С разделением общества на классы фольклор, по его мнению,
постепенно умирает из-за непосильного физического труда, возлагаемого
господствующими классами на основную массу населения: «Все условия поэтической
настроенности исчезают. Народная поэзия увядает и гибнет.» (395, 297).
Этот взгляд связан с односторонним, недифференцированным толкованием
понятия «народ», отождествлявшегося революционными демократами с крестьянством,
что проистекало не из предвзятости и ограниченности мысли Чернышевского
и его соратников, а из исторических условий того времени, когда российский
пролетариат был еще немногочислен и не играл самостоятельной роли в общественной
жизни.
Под народной подразумевалась главным образом традиционная крестьянская
песня. Возникает своеобразное «хождение в народ», в глубинку в поисках
подлинных образцов старинного народного творчества, еще продолжающих жить
и не поддавшихся губительному воздействию чуждых и враждебных «поэтическому
настроению» условий. В этом движении участвовали близкие к взглядам революционных
демократов литераторы И. Г. Прыжов, И. А. Худяков, которые совмещали фольклорно-собирательскую
работу с антиправительственной пропагандой.
Но особенно значителен вклад в русскую фольклористику П. Н. Рыбникова
— воспитанника Московского университета, состоявшего затем на государственной
службе и из-за связи с революционным кружком «вертепников» (см.: 11, 185—186)
сосланного в Петрозаводск. Им было записано в Олонецкой губернии более
200 текстов былин и исторических песен, которые вошли в состав монументального
четырехтомного издания «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» (1861 —1867).
Это была первая столь обширная и научно достоверная публикация русского
народного эпоса. Позднейшие его исследователи шли по следам собирательской
деятельности Рыбникова. А. Н. Пыпин считал важнейшим достижением отечественной
фольклористики 60-х годов «изучение народного эпоса в его различных ветвях
и ступенях» (225, 81). В этом плане следует отметить также известный труд
А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки» (8 выпусков, 1855—1863), который,
по словам Азадов-ского, «очень быстро перерос значение только академического
издания и стал одной из любимейших книг русского читателя» (10, 74),
В деле собирания и пропаганды народной песни большую роль сыграли также
некоторые из представителей так называемой «молодой редакции» «Москвитянина»
— А. А. Григорьев, А. Н. Островский, Т. И. Филиппов. Отличный знаток народной
песни, иногда певавший ее в дружеском кругу, Островский был близко связан
с рядом известных русских музыкантов. В 1856 году он вместе с автором
популярных романсов К- П. Вильбоа совершил поездку по Волге, в результате
которой появились два сборника русских народных песен, вышедшие в свет
в 1860 году. Музыкальная обработка мелодии в обоих сборниках принадлежала
Вильбоа, а редакция текста — Ап. Григорьеву. Много позже, уже в середине
70-х годов, Римский-Корсаков записал с голоса Филиппова сорок песен, которые
были изданы отдельным сборником в его обработке. Вспоминая об этом, композитор
замечает: «Он владел уже весьма бренными остатками голоса, как говорят,
хорошего в былое время, когда он, любя русские песни, сходился с лучшими
певцами из простонародья, перенимал у них песни, а иногда и состязался
с ними» (236, 95).
Песни записывали и Мусоргский, и Чайковский. Но крупнейшим по своему
значению событием в деле собирания народной песни и осмысления ее самобытной
природы было появление в 1866 году «Сборника русских народных песен, составленного
Балакиревым». Записи вошедших в этот сборник песен были сделаны им на
Волге совместно с поэтом Н. Ф. Щербиной шестью годами ранее. В них проявилось
принципиально новое отношение к песенному материалу. Как отмечает Е. В.
Гиппиус, «пассивно-этнографический и тем более ретроспективно-исторический
интерес к народной песне был глубоко чужд Балакиреву» (58, 197). Так же
далек был Балакирев и от прежних составителей, приспосабливавших народную
песню к условиям городского домашнего музицирования.
Новаторство Балакирева проявилось как в отборе песен определенного типа,
так и в методах их обработки, оказавших влияние на интерпретацию народно-песенных
мелодий в творчестве молодых представителей возглавлявшегося им кружка.
Параллельно и в непосредственной, тесной связи с накоплением фольклорного материала, появлением разнообразных по содержанию новых публикаций шло его научное осмысление. В 50 — 60-х годах развертывается деятельность крупнейших исследователей русского народного творчества филологов Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, Л. Н. Майкова, О. Ф. Миллера и других. Работы этих ученых были далеки от замкнутого кабинетного академизма. В теоретических спорах и столкновениях различных мнений по вопросу о происхождении тех или иных видов народного творчества, их зависимости от разных форм общественной жизни и ступеней исторического развития отражалась борьба идейных направлений того времени. Буслаев писал в статье «Русский народный эпос»: «Теоретическое изучение литературы и искусства состоит в теснейшей связи и во взаимном влиянии не только с практической художественной деятельностью своей эпохи, но и вообще с господствующими идеями, со всем умственным и нравственным, общественным и политическим направлением, и, конечно, никогда не чувствовалась эта связь так живо, как в настоящее время» (48, 401).
Просветительские тенденции уживались у Буслаева и других ученых с взглядами мифологической школы, восходящей в своих методологических принципах к романтическим натурфилософским концепциям. В центре его исследовательских интересов были эпические жанры народного творчества, в которых он находил «слово целого народа, глас народа» (48,405). В основе русских былин, как и всякого вообще эпоса, считал Буслаев, лежат древнейшие мифологические представления, связанные с обожествлением сил окружавшей человека природы, и лишь много позже образы мифических божеств и героев были отождествлены с реальными историческими лицами и событиями: «Надобно полагать, что эпическому циклу Владимира Красна-Солнышка предшествовал в русской поэзии собственно мифологический и героический эпос, идеальные типы которого были потом перенесены на Владимира и его поэтических спутников» (48, 417).
Со взглядами мифологической школы частично соприкасался Афанасьев, хотя
в целом его подход к изучению народного творчества был гораздо более реалистическим.
Если в основе героического эпоса, по его мнению, лежали древние мифологические
представления, то в сказках он находил отражение естественных отношений
человека к природе: «Чудесное сказки есть чудесное могучих сил природы;
в собственном смысле оно нисколько не выходит за пределы естественности,
и если поражает нас своей невероятностью, то единственно потому, что мы
утратили непосредственную связь с древними преданиями и их живым пониманием»
(29, 55).
Это толкование смысла народных сказок оказалось особенно близким Римскому-Корсакову,
на которого труды Афанасьева оказали самое прямое влияние. В «Летописи
моей музыкальной жизни» композитор называет Афанасьева в числе тех авторов,
познакомившись с которыми в середине 70-х годов он «увлекся поэтической
стороной культа поклонения солнцу и искал его остатков и отзвуков в мелодиях
и текстах песен. Картины древнего языческого времени и дух его представлялись
мне, как тогда казалось, с большой ясностью и манили прелестью старины.
Эти занятия оказали впоследствии огромное влияние на все направление моей
композиторской деятельности» (236, 96).
Римского-Корсакова мог привлечь в работах Афанасьева не только богатейший
материал о древних славянских поверьях и связанных с ними обычаях и обрядах,
но и тот горячий, романтически-увлеченный тон, поднимающийся порой до
подлинной художественности, которым излагает весь этот материал автор.
Приведем для иллюстрации только одну небольшую выдержку: «На раннем утре
своего доисторического существования пранарод, от которого произошли индо-европейские
племена, в том числе и славяне, был погружен в ту простую, непосредственную
жизнь, какая установляется матерью-природою. Сам не сознавая того, он
был поэтом: жадно вглядывался в картины обновляющегося весною мира, с
трепетом ожидал восхода солнца и долго засматривался на блестящие краски
утра и вечерней зари, на небо, покрытое грозовыми тучами, на старые девственные
леса, на поля, красующиеся цветами и зеленью» (29, 57—58).
Эти яркие, образные строки могли в какой-то степени подсказать романтическую
утопию берендеева царства в корсаковской «Снегурочке».
Обращаясь к древнейшим видам народного творчества, эпосу и обрядовой песне4,
представители мифологической школы стремились в сохранившихся их образцах
обнаружить реликтовые элементы, по которым можно было бы восстановить
картину жизни народа, его представлений о мире, верований и обычаев в
давно ушедшем далеком прошлом.
Совершенно иной подход к народной песне нашел отражение н статье Ап. Григорьева «Русские народные песни с их поэтической и музыкальной стороны», появившейся в 1860 году в журнале «Отечественные записки» (№ 5 и б)5. Для Григорьева народная песня не пережиток прошлого, а живой организм, находящийся в состоянии непрерывного роста, развития и изменения. «.Чисто археологические стремления в деле собирания песен,— заявляет он,— ни к чему не ведут, как всякая платоническая страсть» (65, 50). Собственное отношение Григорьева к народной песне было горячо увлеченным, он се прекрасно знал, любил и воспринимал как нечто свое, лично глубоко близкое. Не будучи специалистом-исследователем, он выдвинул ряд положений, сыгравших важнейшую роль в развитии отечественной {фольклористики. Это прежде всего положение о том, что всякая песня существует в ряде вариантов, приобретая особые своеобразные черты в зависимости от времени, социальной среды, в которой она существует, индивидуальности исполнителя, и только путем сопоставления всех вариантов можно установить ее основной прообраз или тип, как определял Григорьев. Такая позиция побуждала его относиться с должным вниманием к той интерпретации, которую получила русская народная песня в городском быту и которая часто оценивалась просто как «порча» и «искажение» созданного народом6. Писатель не считал возможным пренебрегать даже исполнением русских песен цыганскими хорами.
Другое важное положение, выдвинутое Григорьевым, сводится к Требованию
рассматривать песню в неразрывной связи и взаимообусловленности двух ее
начал — слова и музыки: «Песня есть поэтически-музыкальное или, если хотите,
музыкально-поэтическое целое, ибо, право, трудно решить, что главное в
этом живом организме: музыкальный или поэтический элемент» (65, 5). Он
считал невозможным изучать стихосложение народной песни вне связи с напевом:
«Метр стиха русской песни непонятен без пения» (65, //). И если самый
факт зависимости текста от напева признавался другими исследователями
народного поэтического творчества7, то Григорьев впервые сформулировал
это положение с такой определенностью, как обязательное методологическое
требование.
Взгляды Григорьева на народную песню разделялись группой московских писателей,
драматургов, артистов и музыкантов, в числе которых находился и Чайковский.
В отличие от Балакирева и Римского-Корсакова он не искал в народной песне
следов глубокой древности, а воспринимал ее такой, какой мог слышать в
жизни, в окружавшей его среде. Чайковский не проводил различия между традиционной
крестьянской песней и песней городского быта, впитавшей в себя романсные
интонации и ритмы популярных танцевальных жанров. Обращение к разным пластам
народно-песенного творчества определяло и различие в методах обработки
народных напевов:
у «кучкистов» она носила более строгий характер благодаря преобладанию
диатонической гармонии, широкому использованию побочных ступеней, тогда
как Чайковский не опасался вводнотоновых оборотов, простой и обычной гармонизации,
основанной на тонико-доминантовых отношениях.
Спор о том, какой из этих двух путей более оправдан, является надуманным
и не имеет под собой серьезных оснований. Различные методы творческого
использования фольклорного материала были связаны с общей проблематикой
творчества того или другого композитора, с конкретным художественным заданием
и образнымстроем произведения.
Успехи отечественной науки в изучении народного быта и поэтического сознания, как и практической фольклорно-собирательской деятельности, обогатили русское искусство, дали писателям, композиторам, драматургам ценнейший материал для обновления своего творчества, подсказали новые темы, сюжеты, образы и средства их художественного воплощения. Достаточно указать на такие явления, как «песенный» стих Некрасова, лирическая поэзия А. К- Толстого, часто очень близкая к народно-песенному складу, необычайное богатство и красочность языка, насыщенного диалектизмами, народными поговорками и образными выражениями, в пьесах Островского, рассказах и очерках многочисленной группы литераторов-бытописателей демократического лагеря. Значение народной песни для композиторов «шестидесятнического» поколения не ограничивается непосредственным использованием ее мелодических оборотов и ритмов. Она служила для них одним из источников ладового обогащения своего языка, новых гармонических средств, приемов голосоведения, той необычайной новизны и свежести всего музыкального мышления, которые так поразили крупнейших западных художников при знакомстве с русской музыкой в конце прошлого столетия.